Фёдоров Иван
Возраст героя:
<…> Парень лет четырнадцати.
<…> И было ему в ту пору неполных пятнадцать лет…
Место жительства и происхождение семьи героя:
<…> это больно напомнило Ване его родную деревеньку на Смоленщине. Он метался тогда среди пышущих жаром развалин, обрызганных кровью черепков. Искал, звал мать... А она, может быть, <…>, так же лежала где-нибудь убитая.
<…> отец тоже порою придирчив был, особенно когда Ваня приходил к нему в кузницу помочь: и стоишь не так – под правой рукой; и горн не так раздуваешь, надо ровней; и щипцы не так держишь... Зато вечером, когда они вместе шагали домой мимо куривших на завалинках односельчан и те, уважительно снимая картуз перед старшим Фёдоровым, благодарили за быстро отремонтированную жатку или здорово приваренный нож к лемеху плуга, отец грубой от ссадин, пропахшей углем и металлом, такой родной ладонью касался Ваниной щеки и говорил в ответ: «Это сынок мне помог. Так что благодарите не «старшого», а «малого» Фёдорова». И когда в первый месяц войны пришла «похоронная» на отца, Ваня забрался в пустую холодную кузницу и дал вылиться своему горю; <…>
<…> Всю нашу деревню немцы спалили. Фёдоровы мы все были. Может, один я остался...
<…> – Откуда, сынок, родом?
– Российский я, – не оборачиваясь, ответил Фёдоров.
Внешность героя:
<…> со шрамом на правой щеке, <…> Волосы на его голове топорщились, что иглы у ежа, в колючих глазах таилась угроза.
Характеристика героя:
<…> Острый на язык парнишка и нравился им и возмущал своей дерзостью.
<…> Помощник [Фёдоров] у тебя боевой. Товарища в беде не бросает.
<…> смекалистый мальчишка.
<…> Смышленый! Военными командами овладевает на лету.
<…> Ваня встретился взглядом с немигающими, остекленевшими глазами здоровенного немца, который нацелился на него, как удав на кролика. Сердце у парнишки замерло, но, пересилив, он показал немцу туго сжатый кулак.
<…> Пылала кабина грузовика. Вот-вот огонь подберется к бензобаку. Дымов стал сбивать пламя шинелью. Бойцы бросились разгружать из кузова боеприпасы. Ваня тоже схватил нагретый ящик со снарядами. Подняв, он согнулся от тяжести и, не разгибаясь, засеменил в сторону. В любую секунду снаряды могли взорваться и разнести его в клочья, но он продолжал таскать со всеми.
Увлечение:
<…> я люблю машины. Поэтому и пушку уважаю.
Обнаружение героя в воинском эшелоне:
<…> – Куда, малец, путь держишь? – строго спросил Богданович.
– На фронт, товарищ капитан.
<…> – Сдать коменданту станции, – распорядился Богданович.
<…> Парень шагнул к двери, капитан придержал его за ворот, а тот крутнулся вьюном, и в руках Богдановича осталась одна шинель.
– Дымов, изловить «зайца»! – приказал капитан. В это время поезд тронулся...
На следующей остановке Дымов «изловил» «зайца» и сдал военному коменданту. Но только поезд набрал скорость, крыша вагона прогремела жестью, и на стоянке дежурные зенитчики доложили лейтенанту:
– «Заяц»-то сидит на вашей крыше.
– За мной! – приказал бойцам Дымов, взбираясь на вагон.
<…> мальчишка был неуловим – бежит, бежит и вдруг круто поворачивает в обратную сторону, прыгает козлом с вагона на вагон. Паровоз дал сигнал к отправлению, и погоню пришлось прекратить.
<…> подвели <…> подростка с черным, как у негритенка, лицом, на котором сверкали одни белки глаз.
– Африканца вот обнаружили... – загадочно улыбался ефрейтор.
– Что за африканец?!
– Да парнишка, что удрал от нас. <…> – Он теперь маскировку принял под африканца. Вы еще думали: сорвался где под колеса. А он жив, здоров.
<…> – Углем обложился, только щель оставил, чтоб без воздуха не сгибнуть. Меня не видят, а я всех вижу.
<…> помощника повара Фёдорова включить в строевую на полное довольствие.
Митинг:
<…> – Фёдоров! Иди от кухни представителем на митинг! <…> Выпятив грудь колесом, он косил глазом то влево, то вправо. Раньше ему приходилось стоять под пионерским знаменем, а вот боевое Красное знамя дивизии он еще не видел ни разу.
Он вдруг почувствовал, как на этой солнечной поляне к нему вернулось прежнее: все светлое... будто он снова очутился в родной семье и своей школе. Его судьба слилась с судьбами тысяч бойцов дивизии, и его личное горе потонуло в общей огромной беде.
Бой у станции Чир:
<…> Ваня спрятался в каменный сарай и стал следить оттуда за происходящим. По всему было видно, что скоро начнется бой.
Не успели бойцы отрыть укрытия, как лейтенант дал команду: «К бою!» Расчеты бросились к орудиям, молниеносно заняли места: наводчики приникли к панораме, заряжающие – у замков, подносчики приготовили снаряды. <…> от рощи стали отделяться рядками, словно из-под бороны, бурые хвосты пыли. «Да это ж танки!..»
<…> Изменив курс, танки теперь шли прямо на огневые истребителей. Несколько десятков танков против шести маленьких "сорокапяток". С воем и грохотом что-то обрушилось с потолка. Прикрыв руками голову, Ваня бросился в угол и растянулся на полу. На него посыпались штукатурка, обломки кирпичей... Тело деревенело от множества ударов... <…> Выбрался из-под обломков... <…> Ваня понял: он оглох.
<…> Фёдоров перемахнул через стену, схватил снаряд, что лежал рядом с убитым. Выстрелом Дымов заклинил башню у ближайшего танка, и тот разворачиваясь на гусенице, наводил ствол. Самое лучшее бить в такой момент, а пушка у лейтенанта не заряжена. Он свирепо повернулся к Кухте:
– Заряжай!
И, заметив рядом Ваню со снарядом в руках, он рванул снаряд на себя так, что парнишка едва удержался на ногах.
– Ну же!.. Снаряды мне!!
<…> Ваня бросился к боеприпасам... Слух неожиданно вернулся к нему. Он только помнил, как поднес первый снаряд лейтенанту, а дальше... все смешалось в грохоте пушек, разрывах мин, треске пулеметов.
Сводка Совинформбюро:
29 июля 1942 года в центральной излучине Дона, в районе станции Чир, подразделение капитана Богдановича в поединке с шестьюдесятью фашистскими танками сожгло двадцать два из них...
Приказ капитана:
Когда, задыхаясь, они [с лейтенантом Дымовым] сбежали на дно балки к своим, Ване уже не верилось, что это он промчался сквозь смерть и остался невредим. Шагая вслед за лейтенантом, думал: «Трусливый ты заяц, Фёдоров! Не покажи тебе лейтенант кулак, так и остался бы там лежать... И, погибни он, приказ капитана не был бы выполнен».
Лейтенант Дымов:
<…> Лейтенант был очень молод. <…> После сокращенного курса Ленинградского артучилища, где на окопных работах его ранило, он прибыл в Сибирь, командовал взводом; перед самой отправкой на фронт командира противотанковой батареи перевели в другую часть, и лейтенант временно стал исполнять обязанности комбата. Как ни старался он выглядеть бывалым военным, все обнаруживало в нем только что испеченного командира: и самодельная портупея через плечо, и прикрепленные нитками к петлицам, вырезанные из жести кубики, и главное не скроешь семнадцати лет, когда вместо усов лишь белесый пушок, а из-под сдвинутой набок пилотки топорщится крылышками русая прядь.
<…> «Чуть что – так выручай Дымов!..» – удивился Ваня. Теперь он готов был заступиться за «своего лейтенанта» – так впервые он назвал его про себя.
<…> Лейтенант, которого Ваня раньше недолюбливал, стал ему дорог. <…> ему хотелось быть с Дымовым, походить на него во всем.
<…> – Заладил одно: товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – возмутился Дымов. – Когда мы не в строю, я тебе друг – и точка.
– Ну, раз я тебе друг, – сжал Ваня руку Дымову, – я, Алеша, буду с тобою везде.
<…> подошел Ваня, взял за руку. Очнувшись, Дымов сорвал левой рукой пилотку, прижал ее к глазам, а правой так сжал Ване руку, что тот чуть не закричал. Но терпел: «Раз моему лейтенанту больно, пусть будет больно и мне!».
<…> В последнее время они совсем не расставались, и все стали называть их, как братьев: «младший» и «старший». Вместе ползали по расчетам, собирали у комсомольцев членские взносы. Когда оборвалась связь с командармом и посыльные к нему не смогли добраться, вызвался лейтенант, а с ним, конечно, и Ваня.
<…> Они за это время научились понимать друг друга без слов.
Воспоминания героя о довоенной жизни:
<…> – Встанешь, бывало, на зорьке, мать корову доит: цик-цик... Парного молока испьешь с теплым хлебом, знаешь, с солью...
<…> Почему-то вспомнил себя мальчонкой, как залез к соседу в огород напиться воды из родника. В нем была необыкновенно вкусная вода, и, чтобы никто из деревенских не заходил пить, сосед закопал родничок, но тот все равно пробился. Ваня пил и смотрел, как из чистого песчаного дна с кипеньем бьет фонтан. Зубы приятно ломило холодком. Вдруг в прозрачном роднике мелькнула тень... Не успел он поднять голову, как его хлестнул кто-то ремнем с железной пряжкой.
Бой на правом берегу Дона:
<…> К переправе по лесной дороге быстро шла рота. <…> Ваня, решительно повернув назад, пристроился к ним. Как только рота миновала рощу, командир скомандовал:
– По отделениям... к лодкам... бегом... марш!
И Ваня тоже побежал вслед за бойцами. Впереди грохнул разрыв. Вскрикнул боец, упал... Ваня подобрал его автомат, вскочил с разбегу в лодку и начал грести прикладом. <…> – Наши там, – махнул Ваня в сторону правого берега, – и я должен быть там!
Ослепительно сверкнул огонь, и на Ваню обрушился столб воды. Лодка закачалась и пошла ко дну. <…> Не выпуская автомата, Ваня плыл, пока ноги не коснулись дна. <…> Ваня вскарабкался на обрыв, залег в цепь с пехотинцами и стал стрелять из автомата в серо-зеленые фигуры. Немцы откатились.
Смертельное ранение комдива Сологуба:
<…> Сологуба смерть обходила. «Заговоренный он, что ли?» И только Ваня подумал, как, ударившись о дерево, оглушительно разорвалась мина. Разлетелись с визгом раскаленные осколки... Комдив покачнулся и снова выпрямился. По лицу его, по широкой груди текла кровь. Подбежали бойцы, хотели унести его на руках, но он не разрешил. Опираясь на плечи солдат, продолжал командовать.
У Вани перед глазами ожил митинг на поляне в дубовой роще, и он вспомнил клятву Сологуба: «Будем биться, хлопцы, до последнего удара сердца!»
<…> Смертельно раненного Сологуба привезли в санбат. Узнав о случившемся, прибыл с другого участка фронта командарм Чуйков. <…> Не знал еще тогда Чуйков, что совсем скоро ему придется вступить в командование этой самой 62-й армией, переименованной после Сталинграда за массовый героизм в 8-ю гвардейскую, а дивизия Сологуба из 64-й тоже перейдет в ее состав. В том, что легендарная армия прошла от берегов Волги до Берлина, была немалая заслуга тех, кто помог ей прорваться из окружения, кто отдал свои жизни в дерзком десанте за Дон – бойцов сибирской дивизии и ее командира Сологуба, который теперь умирал...
Смерть капитана Богдановича:
<…> У последних деревьев перед песчаной косой, где он [Фёдоров] утром сидел в ровике с капитаном и комиссаром, полукругом замерли бойцы. Ваня протиснулся между ними и... отшатнулся: на плащ-палатке лежал Богданович. В лунном свете его лицо было чужим. И страшно было видеть неугомонного «железного капитана» недвижным.
Ранение Вани:
<…> Ранним утром колонны втянулись в длинную Яблоневую балку. Здесь-то их и настигли «юнкерсы»... Проснулся Ваня от воя сирен пикирующих «юнкерсов». Бойцы горохом посыпались из кузова, с ними и Ваня. <…> Ваня прижался к земле, но тут его больно ужалило сзади... Он дотронулся до штанов – на ладони осталась кровь. Ранило в самое неподходящее место. «Теперь все смеяться будут, а особенно эта Косопырикова... Отправит еще в госпиталь!»
Похвала Чуйкова:
<…> Ваня схватил валявшийся карабин, нашел в подсумке погибшего солдата бронебойные патроны и стал палить по крыльям бомбардировщиков, где находились бензобаки.
Неподалеку раздался шум мотора. В песчаной буре, среди вспышек разрывов и схлестнувшихся пулеметных трасс, среди сотен смертей ехал маленький, юркий «виллис». <…> Поравнявшись с Ваней, машина остановилась. Из нее выпрыгнул командарм Чуйков. <…> – Молодец! – похвалил Чуйков стрелявшего по самолетам Фёдорова.
Первый выстрел из орудия:
<…> его [Фёдорова] определили в батарею Дымова подносчиком снарядов, и гордился тем, что изучил пушку и при случае мог бы заменить наводчика.
<…> Наводчика Ваниного орудия ранило в лицо, его хотел было заменить Черношейкин, но тут разорвалась мина, и осколок впился ефрейтору в руку. Ваня оттолкнул Черношейкина от панорамы:
– Таскай снаряды!
Трудно было сделать первый выстрел... Волнуясь, Ваня вертел ручку поворотного механизма и никак не мог совместить перекрестие панорамы с танком – тот быстро двигался, подскакивая на неровностях. Так и нажал спуск, боясь, что Черношейкин не даст ему больше палить. Орудие дернулось, в ушах зазвенело... Во второй раз Ваня поймал танк в перекрестие, но тоже промахнулся.
«Да я ж не даю упреждения, а фашист на месте не стоит...» – догадался он, дал упреждение и неожиданно для себя увидел, как танк с перебитой гусеницей завертелся на месте.
– Черношейкии-ин!.. Попа-а-али-и!..
Мамаев курган:
<…> фашисты <…> овладели Мамаевым курганом, откуда виден не только весь Сталинград, но просматривался за Волгой и левый пойменный берег. Тот, кто владел Мамаевым курганом, владел ключом от города. И командарм Чуйков приказал дивизии Сологуба (ее именовали так и после гибели Сологуба) во что бы то ни стало взять Мамаев.
Истребителей танков вместе со стрелковым полком бросили в обход через Вишневую балку на штурм кургана. Несколько раз, достигнув вершины, наши откатывались под напором превосходящих численностью фашистов. Бой на Мамаевом кургане не прекращался и ночью...
Вступление в комсомол:
<…> Два дня Ваня ходил какой-то торжественно-притихший, а на третий подошел к Филину с листком бумаги:
– Товарищ комиссар, разрешите обратиться?
– Одобряю, Фёдоров! Вступай в комсомол.
<…> Ване не терпелось получить такую же книжечку стального цвета, как у лейтенанта, но бои не прекращались. Лишь тринадцатого октября с полудня в районе Тракторного завода установилась необычная для Сталинграда тишина. Из политотдела комиссару позвонили.
«Как стемнеет, собрать комсомольское бюро. Будем Фёдорова принимать».
<…> Ваня решил заняться своей обмундировкой: подшил подворотничок из сложенного вчетверо бинта; обнаружив в цехах Тракторного завода мазут, густо покрыл им ботинки; начистил пуговицы гимнастерки до ослепительного блеска. Черношейкин в развалинах одного дома нашел большие портняжные ножницы и подстриг его – получилось хотя и «лесенкой», но под пилоткой не видно.
Для всех истребителей, кто воевал от Дона, прием Вани в комсомол был праздником. <…> Ваня никак не мог дождаться вечера... Он сидел, окруженный бойцами из пополнения, и рассказывал им, как воевал с лейтенантом от самого Дона.
<…> Вечером в том же скверике, <…> заседало комсомольское бюро. <…>Дымов прочел вслух Ванино заявление:
– «В комсомольскую организацию истребителей танков. Прошу принять меня в Ленинский комсомол. Пока жив, не дам фашистским гадам напиться из Волги. Клянусь сражаться до полного истребления всех гадов на земле. К сему, боец Иван Фёдоров».
<…> Проголосовали. Политрук тут же вручил ему серый, будто с шиферными корочками, билет; на первой страничке, как и у лейтенанта, – ордена Боевого и Трудового Красного Знамени и написано его, Ивана Фёдорова, имя. Долго он ждал этой минуты. У него в руке был комсомольский билет, казавшийся красным в отсветах пожаров. Не выпуская билета из рук, он показывал его обступившим бойцам.
<…> Всего день он был в комсомоле.
Приказ – отправить в тыл:
<…> позвонили с командного пункта дивизии и передали приказ: срочно направить воспитанника части Фёдорова на левый берег. «Не вздумайте задерживать, – предупредили комиссара. – Командарм Чуйков приказал всем дивизиям отправить воспитанников в ремесленные и суворовские училища.
<…> – Как это – расстанемся? – Ваня насторожился. – Если переведут тебя куда, и я с тобой. Забыл, как поклялись на Мамаевом?
<…> Приказ командарма – отправить тебя в тыл.
Ваня, опустив голову, хотел что-то сказать и не мог.
Мечта:
<…> во сне сбывалась его мечта... Они шагали с лейтенантом в белых полотняных костюмах на Тракторный завод, не мертвый и разбитый, как сейчас, а живой, поющий на все голоса заливистыми свистками маневровых паровозиков, ритмичным уханьем молотов, веселым шумом станков.
14 октября 1942 года:
<…> налетела фашистская армада самолетов на район Тракторного завода... <…> На площадь Дзержинского посыпались бомбы. <…> Район Тракторного кромсали тысячи бомб. Немецкие эскадрильи висели в три яруса: вверху – «хейнкели», ниже – «юнкерсы», совсем на бреющем «мессершмитты» и румынские бипланы. Такого еще не было за всю Великую битву, не было и потом за всю войну.
<…> Сколько продолжалась бомбежка?.. Потеряли счет времени. Ваня разжал уши, когда земля стала оседать. И снова услышал рокот моторов, но уже не сверху. Он понял, что это – танки. <…> Из Ополченской улицы, что напротив, словно огромная гусеница, выползла бронированная колонна. <…> Танков было не меньше трех десятков. <…> Слева с проспекта Ленина и справа с улицы Дзержинского двигались тоже колонны танков.
<…> мальчишка [Иван Фёдоров] бесперебойно вел огонь <…> Ваня едва успевал наводить орудие и палить по танкам, которые со всех улиц ринулись на площадь. <…> Один танк поджег Ваня.
<…> Надрываясь, Ваня рванул станину, повернул орудие на танки. Дал два выстрела. Кончились снаряды. А немцы совсем уже близко. Тогда прыгнул в ровик, схватил автомат убитого и ударил в упор.
Строчит Ваня по фашистам...
<…> выпал автомат, схватился он [Иван Фёдоров] за левую руку...
Раздробило Ване локоть, – боль такая, что мочи нет. А немцы лезут. Пока есть еще одна рука, не одолеть его. Он остервенело швырнул гранату, вторую, третью... Кровь хлестала из перебитой руки, а он все бросал, будто ненависть погибших воплотилась в нем одном. И сами фашисты, расстреливая в упор русского мальчишку, дивились его храбрости. И бойцы вслед за ним делали то, что казалось невозможным: сражались небольшой группкой против десятков вражеских танков, обороняя в северной части Сталинграда родной клочок земли.
<…> разорвался снаряд, у юного бойца оторвало кисть правой руки... <…> Ваня лежал неподвижно, затем пошевелился, оторвал голову от земли... Несколько танков, обойдя площадь слева, устремились по узкому проходу вдоль развалин заводской стены. «Сейчас прорвутся, ударят с тыла, раздавят меня, а потом лейтенанта, комиссара, Черношейкина – всех... – промелькнуло в сознании Вани. – Но как остановить?! Как остановить их?!»
Он с отчаянием прижимал изуродованные руки к груди... Перед ним лежали противотанковые гранаты, а как их бросишь? И такая злоба обуяла его... «Нет, пока я жив, буду драться!» Ваня сжал зубами ручку противотанковой гранаты. Сжал так, что зубы хрустнули. А поднять не может: тяжела граната! Превозмогая адскую боль, он поддержал ее ранеными руками, выбрался из окопа...
<…> поднялся Ваня с гранатой в зубах и, подавшись вперед острым плечиком, смело пошел навстречу ревущим танкам...
<…> Окровавленный, он прижал к груди гранату, зубами рванул чеку и упал под грохочущие гусеницы танка... Раздался взрыв. Фашистский танк застыл, а за ним в узком проходе остановилась вся бронированная колонна.
В последнюю секунду:
<…> ему припомнилось, как на яркой поляне в дубовой роще он давал клятву... Как приняли смерть комдив и капитан на берегу Дона... Как погибла Аня, спасая других... Пришел и его черед выполнить свой долг, чтобы танки не прорвались к Волге, не уничтожили, не смяли лейтенанта с бойцами, чтобы они продолжали сражаться после его, Ваниной, гибели.
Память:
<…> Имя его теперь высечено на красном мраморном знамени в зале воинской славы памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы на Мамаевом кургане.
<…> На родине Вани Фёдорова в райцентре Ново-Дугино есть улица имени юного героя Сталинградской битвы; в средней школе – мемориальный музей героя. В стране много школьных музеев Вани Фёдорова и много пионерских отрядов и дружин носят его имя. Есть и комсомольско-молодежные бригады имени Вани Фёдорова. А Волгоградский обком комсомола утвердил приз имени юного героя Фёдорова, который присуждается лучшим из лучших молодежных бригад. В самом Волгограде, на площади Дзержинского, где совершил свой бессмертный подвиг Ваня Фёдоров, на школе № 3 установлена мемориальная доска в память о его подвиге, а в самой школе есть парта с мемориальной табличкой <…>
После войны:
<…> жива мать юного героя – Наталья Никитична.
<…> Живет в родном селе Бурцево Ново-Дугинского района Смоленской области. В войну она потеряла четырех сыновей и мужа.
Когда фашистские бомбардировщики налетели на село и почти дотла его сожгли, Наталье Никитичне удалось вытащить из горящей хаты трех младших сестер Вани: Зину, Лиду, Машу.
<…> За самоотверженный труд все три сестры Вани Фёдорова награждены высокими наградами Родины, а младшая из них – Зинаида Фёдоровна стала Героем Социалистического Труда.
Составитель: Астраханцева Ирина Петровна,
библиотекарь 2 категории отдела досуга и культурных программ
ГКУКВО «Волгоградская областная детская библиотека»